Героем второй серии «Дадим слово героям!» стал уроженец Донецка Владимир, который к 21 году пережил начало войны в 2014 году и отслужил командировку на СВО вместе со своим отцом. Он рассказал, как украинские власти пытались отменить русский язык в его детстве и какие самые страшные моменты службы ему пришлось пережить.
О себе
Меня зовут Владимир Сухинин. Я родом из города Донецка — там появился на свет и прожил большую часть жизни. Родился в 2001 году. Собственно, тогда ещё это была Украина. Недавно переехал в Петербург в связи с началом обучения в магистратуре в Санкт-Петербургском государственно университете. Сейчас продолжаю обучаться на втором курсе, параллельно работая в подростково-молодежном центре «Московский» — занимаюсь молодёжной политикой.
Что произошло в 2014 году?
Конец мая. У нас как раз завершалось обучение. Мы с ребятами думали о том, что скоро начнётся лето. Жил я в Киевском районе Донецка, который считается прифронтовым, поскольку там меньше пяти километров до линии соприкосновения.
Пролетел первый самолёт. Мы, конечно, всем классом не поняли, что происходит. Нам было по 12-13 лет. Учителя отправили всех домой. Все разбежались и преподаватели в том числе. Было страшно, но, в первую очередь, непонятно: какой-то гул и свисты, что-то взрывалось.
Когда добрался до дома, вещи все уже были собраны. Отец отправил меня вместе с моей старшой сестрой и мамой в Крым. Уехали буквально на несколько месяцев. К концу лета 2014 года мы снова вернулись в Донецк. С того момента я не покидал города — только сейчас.
Отмена русского языка
Отец мне говорил прямо — это гражданская война. Я тогда не понимал смысла слова «гражданская». Он пояснял, что представители другой власти считают, что нам нужно жить иначе. Я это прочувствовал на себе, когда пришёл в школу после лета и мне запретили говорить на русском языке, обязав говорить на украинском. Я в силу своей детской искренности просто не понял. Спросил: «Почему? В чём проблема?». Украинский язык я хорошо знаю. Все детство его учили на равне с русским. У нас были уроки украинского языка и украинской литературы, точно такие же по часам и по качеству преподавания как русского языка и русской литературы.
Тогда я понял, что в словах отца есть здравое зерно. Прочувствовал это на себе. И в тот момент, наверное, начался мой переходный период, потому что само начало войны на меня повлияло с панической точки зрения. А вот когда уже начал осознавать что-то, начало меняться сознание. Я стал взрослеть.
Считаю, что все дети, которые находятся в Донецке с 2014 года и те, которые находятся там сейчас, повзрослели раньше времени.
«Не можем остаться в стороне»
В ночь с 23 на 24 февраля произошли все эти события. Я тогда жил отдельно от родителей. Утром 24 числа ко мне приехал отец и спросил: «Ну что, сын, что делать будем?». У нас с ним всегда были такие отношения, не просто отец и сын, а дружеские. Мы с ним постояли, покурили, подумали и приняли решение, что не можем остаться в стороне — рискнули пойти служить добровольно. Но оказалось, что пошли воевать.
25 февраля мы находились в расположении внутренних войск Министерства внутренних дел Донецкой Народной Республики третий батальон оперативного назначения, третья рота оперативного назначения. Отец у меня — медик, хирург по образованию, поэтому он находился там в качестве фельдшера, а меня взял к себе как санинструктора. Всю войну прошли вместе в одном экипаже. Получается — рука об руку.
Видеообращение к российским студентам привело в базу «Миротворец»
Это был 2021 год. На территории республики была большая организация — республиканский молодежный проект «Студенческая лига». 16 вузов занимались организацией различных мероприятий. Именно тогда происходили страшные ситуации с пронавальными движениями в России (прим.ред. — Алексей Навальный включён в перечень организаций и физлиц, причастных к терроризму и экстремистской деятельности). Мы тогда записали видеообращение студенческой молодежи ДНР к студенческой молодежи РФ.
Изначально на обратную связь или внимание не рассчитывали. Позже видео распространили Соловьёв в своём телеграм-канале и Маргарита Симоньян, а также много других ведущих информаторов российского информационного поля. На обращение отреагировали и украинские журналисты. По местным каналам прокручивали наше видео. Было смешно читать украинские комментарии с отзывами. После этого меня как председателя этой организации внесли в базу «Миротворец» в качестве российского пропагандиста, жертвы психологического насилия, российского террориста — что-то такое.
Как проходила служба в ходе СВО?
Так как у меня нет медицинского образования, я не имею право оказывать медпомощь, но могу первую помощь. В большей мере я помогал отцу и своему хорошему товарищу Лопатину Артёму, потому что они были профессионалами в этом деле. С Артёмом мы познакомились, когда он был студентом третьего курса медицинского университета. А так мы эвакуировали, доставали, вытягивали, откачивали и военнослужащих с обеих сторон, и мирных жителей. Пытались оказывать помощь всем.
Наша задача заключалась в следующем: мы двигались за разведкой. То есть наши товарищи осуществляли разведку штурмом, боем, а нам нужно было сделать так, чтобы они при этом остались живыми. Наш день начинался так же как и день у специалистов разведки. В обычные дни без боевых задач подъём проходил условно в девять — не было определенного времени, когда все должны встать. Затем следовали завтрак и работа по месту дислокации. Всё-таки внутренние войска должны были также осуществлять контроль тех населенных пунктов, в которых находились. Этим мы и занимались. Так как мы — медики, к нам всегда обращались мужики за помощью разной специфики: у кого-то горло болело, у кого-то мозоль, другим нужно было вколоть обезболивающее.
В дни выезда на позиции, когда мы стояли, например, в 200 метров от противника, сон был особо чутким. Комар пролетит и сразу просыпались, оглядываясь по сторонам. Вставали в такие дни очень рано. В ожидании сигнала постоянно «висели» на рации. Слушали, что нам говорят. При этом постоянно приходилось соблюдать осторожность, потому что медики всегда первые на прицеле.
Страшные моменты осознания реальности происходящего
Впервые осознание пришло, когда мы были под Мариуполем, если не ошибаюсь, в посёлке Сартана. Нас отправили в увал. Я вернулся домой. На следующий день мне нужно было ехать обратно на позиции. И пришёл страх — понимание как там сложно, тяжело и опасно. Я смотрел на маму, на свою девушку с мыслью, что, возможно, вижу их в последний раз. Поэтому возвращение сопровождалось страхом. Это был первый раз, когда осознал, куда я попал.
В другой раз осмысление настигло, когда проходил тяжёлый бой. Наши штурмовали в Мариуполе металлургический комбинат. Помню, как к концу второго дня, когда уже заняли какие-то боевые точки, мы проехали в медпункт. Тогда я увидел очень много погибших ребят, с которыми бы день назад ещё общались, вместе курили и говорили друг другу: «Всё будет хорошо». А тут я увидел их лежащими возле своих ног. Тогда у меня случилась паническая атака. Я сильно переживал. Психологически восстановиться помог отец.
Третья ситуация. Наверное, это у всех так, когда слышишь фразу «Оперативное наступление на твои позиции» или «Занимаем круговую оборону». Само осознание: круговая оборона, противник везде и придётся прорываться в какую-то из сторон — это страшно.
Как проходила «акклиматизация» после возвращения с фронта?
Первые недели после возвращения прошли в больнице. Я был госпитализирован. Меня отправили в реанимацию, а потом перевели в стационарное отделение. В последнем находился около трёх недель, если не ошибаюсь. Со мной в палате лежал молодой человек моего возраста, который тоже пошёл добровольцем и воевал на авдеевском направлении. Он часто покидал палату, уходя домой. В результате большую часть времени я проводил один. Остался наедине со своими мыслями.
Скажу честно, в тылу находиться страшнее. Потому что, когда ты на фронте, то готов к любому развитию событий, находишься на адреналине. Всегда есть лисья нора, в которую можешь заскочить. Рядом — боевые товарищи, на которых ты можешь положиться. Есть обмундирование и так далее. А в тылу ты просто сидишь и ждёшь. В любой момент может «прилететь», а ты с этим ничего и не сделаешь, потому что свой снаряд не слышно. Хорошо, когда ты слышишь свист пролетающего над тобой. Первые две недели прошли в борьбе с этим страхом. Мне было тяжело от непонимания, где может быть опасность. Не было понимания, куда мне можно пойти, а куда нельзя.
Воспоминание об обстреле Майского рынка
Был случай, когда обстреляли Майский рынок в Донецке. Мы с соседом по палате как раз пару часов назад были там. Вернулись в палату и за просмотром сводок узнали о произошедшем. А до него от больницы — 10 минут пешком пройти. Пришло осознание, что мы два часа назад находились там, покупали что-то, а могли там бы и остаться.
Проект в помощь военнослужащим
У меня с лучшим другом есть общий проект. Когда мы оба демобилизовались, организовали инициативу под названием «Общий сбор», где занимаемся целевой гуманитарной поддержкой военнослужащих. Если что-то просят мои и его сослуживцы или другие военные, которые на нас выходят, мы едем к ним и оказываем помощь.
Сейчас в процессе создания курс подготовки добровольцев. В него входят, в том числе оказание первой помощи и тактическое ориентирование, а в общем — все те навыки, которые необходимы гражданскому без какой-либо военной подготовки во время нахождения на поле боя. Курс ведут ветераны СВО, которые знают на практике, как это происходит. Человек без опыта, знакомый только с теорией, в момент критической опасности на поле боя может просто растеряться, а это граничит со смертью.
Важные мысли, которыми хочется поделиться с окружающими
Абсолютно убеждён в том, что не просто в головах, но и в сердцах людей должна быть общая идея. И в первую очередь это — жизнь для своего государства. Можно сколько угодно критиковать любые внутренние или внешние политические решения, но в любом случае это — твоё государство и ты не должен вставлять палки в колёса своему массиву, когда он двигается вперёд.
Сейчас мы живём в такое время, когда страны выживают так, как могут. В настоящее время идёт не только гражданская война на территории Украины, а происходит изменение глобального миропорядка: переход от моноцентричной к многополярной системе мирового устройства. Поэтому глупо думать, что это будет просто и мирно. Люди, которые знают историю, понимают, что, к сожалению, так устроен человек, но это нормально. В сердцах и головах людей, во-первых, должно быть понимание — то, что делает государство, это нужно делать. И, во-вторых, — помогать делать именно это, как бы страшно не выглядело на первый взгляд.
Не очень люблю, когда об этом говорят в прошедшем времени. Это продолжается по сей день. И пусть сейчас я не держу автомат в руках, но всё равно пытаюсь оказывать всяческую помощь своим боевым братьям и всем, кто в этом нуждается. Я уверен, что и пошёл тогда, и продолжаю заниматься этим сейчас для того, чтобы защитить свою Родину, свою семью, историю своей семьи, память своей семьи.
